Палата № 0. Рассказ

«Умный человек либо пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси». Ревизор. Н. В. Гоголь.

История, о которой пойдёт повествование, может кому-то показаться несколько фантастичной, а кто-то её найдёт полной абсурдных фактов и деталей, не вмещающихся в общий вектор современной жизни. И всё это может случиться от того, как нет ни единого доказательства её подлинности, как и не может из ныне живущих (между делом говоря, автора очень радует этот аспект) подтвердить достоверность лжи её. Однако же так или иначе, загадочные, а вернее будет сказать, тёмные, в любом виде отрицающие миллионы лет эволюции, события, произошедшие в пригороде провинциального города с прекрасным названием R*, всё-таки имели место в нескончаемом временном потоке.
Герой наш, а в любой из подобных историй, будь она вымышлена или же редкая быль, обязан быть такой, (спешу успокоить читателя, сделав акцент именно на правдивости сего рассказа), молодой человек, двадцати шести лет отроду, носящий имя Алексей, был по роковой случайности жителем того прекрасного города с не менее, как уже было сказано выше, прекрасным названием R*, имевшим население в сорок тысяч душ. И так уже случилось, наш Алексей не имел статуса коренного жителя, а был послан по распределению в третью городскую больницу, для прохождения ординатуры. Алексей Никонурович Гробовицен, именно такого полное имя нашего героя, заслужив носить высокое, пусть и дрянно оплачиваемое звание врача-терапевта второй квалификационной категории, был человеком не простого характера и сложного ума. Я нисколько не имею ввиду что Алексей Никонурович был глупым и недалёким, скорее напротив, умом он был уж очень крепок, но и от того это давало сероватый оттенок на тот самый не простой характер. Для себя, Алексей Никонурович ещё в годы тяжёлого студенчества решил, что духовная близость между людьми есть не что иное, как главный враг и демон развития одарённой личности к которым он причислял и себя. «Я чувствую себя бесконечно оскорблённым, когда замечаю, как нутро моё вскипает, заставляя сердце от волнения биться быстрее лицезрея пред собою прекрасную особу. Я себя ненавижу, когда осознаю, что тот или иной человек моего окружения становится, мне близок». Именно так говорил Алексей о любом из проявления чувств. Но, как и подобает автору, после выявления отрицательных черт его героя, он тут же сломя голову бросается его защищать. Не стоит подвергаться первому впечатлению, оно зачастую ошибочно. Алексей Никонурович не был одинок в этом мире, да и кто может жаловаться на внутреннее запустение в столь молодые годы? Тот, кто об этом кричит на каждом из облезлых углов, просит лишь дополнительного, а не минимум. И верить таковым практически бессмысленно. Алексей был весьма коммуникабельным молодым человеком. Повести себя с кем-либо и за кратчайший срок накоротке не составляло ему труда, как впрочем, и вычеркнуть этого самого «кого-либо» из списка надобностей. Алексей Гробовицен не знал, что такое бедность, голод и нищета вплоть до своего совершеннолетия. Никонур Васильевич Гробовицен, отец нашего героя, был успешным бизнесменом и одним из тех везунчиком, коим посчастливилось выжить в знаменитые девяностые. Однако, не смотря на всю свою щедрость и любовь к единственному сыну, Никонур Васильевич с наступлением совершеннолетия Алексея перестал финансировать его молодую жизнь. Это нисколько не смутило юного Лёшу, и по окончанию средней школы он прямиком и с одобрения семейного совета направился в медицинский университет, как тогда сказал, творить науку.
Город, с прекрасным названием R* был ему по душе. Окружённый со всех сторон лиственными и хвойными посадками, полный множества ухоженных и светлых парков, скверов город R* был прекрасен не только названием. Хотя эстетический вопрос места работы Алексея волновал мало, он конечно же не мог не обращать внимания на удачный выбор площади под солнцем для возведения города. Воздух здесь был практически всегда свеж и чист, как и улицы по которым он гулял. Местное население на совесть заботилось о своём любимом R*, а город в свою очередь платил им тем же, охраняя, защищая и рождая здоровых и талантливых наследников. Стоит отметить, что этот город ни чем особо не отличался от тысяч других поселений с не менее привлекательными названиями и добродушными людьми. Вероятнее всего автор и не подозревал бы о его существовании до самой смерти, кабы не та смутная история, заставившая меня в руки взять перо.
А начнём мы именно с того самого пасмурного утра третьего августа, когда Алексею Никонуровичу вздумалось вдруг (сему виной есть его детское любопытство) изучить поведение иммунитета в критических ситуациях у душевно больных людей. Недалеко от этого же города с умопомрачительным названием R*, а конкретно в двадцати километрах по просёлочной дороге в глубь хвойного леса была расположена клиника именно с тем материалом в коим нуждался наш молодой герой. Проснувшись, как уже было сказано, тем самым пасмурным утром, Алексей, насилу разорвав связь меж сновидениями и реальностью и запустив организм в рабочее состояние отправился (пусть и на час раньше) прямиком на постоянное место работы, с целью получить разрешение на отлучку и проведения научного исследования.
Никем из знакомых, и это, слава богу, как подумал Алексей Никонурович, он замечен не был, так что, не теряя ни минуты прибыв к точке назначения, пустился искать непосредственное начальство в лице заведующей терапией Натальи Владимировны Санфонской.
- Ух, ты! – удивилась Наталья Владимировна, заметив спешно приближающегося к ней Алексея.
- А ты почему так рано? Не терпится начать работу. Вот это я понимаю рвение. Угадала?
- Не совсем, Наталья Владимировна, здравствуйте. – Алексей подошёл к кофейному аппарату, где и стояла Санфонская не спеша, помешивая макачино.
- Ах, да, - сказала Наталья Владимировна, - восемь утра, какая работа, о чём это я. Ну, тогда рассказывай, что тебя так резво гнало в такую рань к месту, где люди с таким энтузиазмом рождаются и умирают?
- Наталья Владимировна, у моих пациентов всё хорошо. - Начал из далека Алексей, - трое на поправку идут, а Блинов стабилен.
- Лёш, я на секундочку твой начальник и главный врач, - Алексей раскрыл глаза, ехидно имитируя удивление – ну, по крайней мере, этого отделения, - закончила Наталья Владимировна с улыбкой.- Поэтому я в курсе о каждом пациенте и тем более об их состоянии. И тебе за то известно, следовательно… - заведующая не закончила, ожидая продолжения от Алексея.
- Могу ли я пока заняться личным? – разделяя слова с невеликой долей опасенческой тряски в голосе выговорил молодой терапевт.
- Это каким, например?
- Хочу провести не большое научное исследование в рамках нашего города. – Наконец закончил свою просьбу Гробовицен.
- Да, можешь, - просто ответила Санфонская, - почему нет? А какая тема исследования, если не секрет?
- Э… - помедлил Алексей, - баланс иммунной системы в организме душевнобольных.
- Несколько странный выбор. - Не много погодя сказала Наталья Владимировна при этом, закатив глаза будто вспоминая, есть ли у неё материал на эту тему, - Хотя…
- Но у меня к вам имеется ещё одна незначительная просьба. – Прервал вдруг размышления начальницы Алексей.
- А вы наглец, молодой человек. – Улыбнулась Санфонская, - Ну, в принципе я это и подозревала. Говори.
- Мне сказали, - Алексей Никонурович достал из аппарата свою порцию утреннего кофеина, - что вы лично знакомы с самим Михаилом Евграфовичем.
Тут автор вынужден сделать не большое отступление в этом повествовании, дабы описать весь ужас, рождённый на лице заведующей терапевтическим отделением, Натальи Владимировны Санфонской. Нет, её лик не обезобразили в один миг, как это бывает у людей считающими себя весьма одарёнными актёрами, медленно расширяющиеся глаза, будто вот-вот выпадут из орбит. И пластиковый стаканчик с кофе, не падал из её рук, в связи с внезапной потерей сил при ослаблении мышц. Не было и истерических, резких и в некой мере диких вскриков, как бывает у фанатично верующих людей, когда те непроизвольно по природе своей упоминают господа всуе. Всего лишь её лицо, лицо тридцати пяти летней женщины, измученное тяжким трудом, проблемами с одиноко протекающим возрастом самого Бальзака, но не смотря на это всегда румяное и почти всегда улыбчивое и приятное вдруг, при упоминании этого имени, стало бледным и даже с оттенком желтизны. Вот и всё, что произошло в эту самую минуту, что так грузной тучей нависла над беседующими.
- Михаил Евграфович? – по обыкновению кашлянув, словно и не было этих нескольких мгновений молчания, отхлебнув ароматно парующего напитка, спросила Наталья Владимировна.
- Михаил Евграфович, Михаил Евграфович! – радостно воскликнул Алексей, - Каринпин.
- А ты знаешь кто такой Михаил Евграфович? – Наталья Владимировна присела на один из стульев стоящих рядом с дверью, на которой была надпись «Ординаторская».
- Ну, конечно же, знаю. Это светлейший ум в наших краях. Да что там, в краях и по всей стране такого не сыщешь. Он ведь заслуженный психолог, психиатр, невролог, доктор наук… - в восхищении перечислял Алексей заслуги своего кумира. – Честно говоря, я ещё в студенческие годы хотел к нему попасть, но меня всегда уверяли, что это практически невозможно. И кто как не он сможет осветить те аспекты по моей теме, так меня волнующие? – выдохнул наш герой. Наталья Владимировна молчала в надежде, что её немой ответ очевиден.
- Наталья Владимировна, ну я вас очень прошу, - взмолился Алексей – пожалуйста. Мне сказали, что вы лично с ним знакомы. Позвоните ему, договоритесь о консультации.
- Как бы эта фраза не стала для тебя коронной. – Тихо произнесла Санфонская. – Ты сколько раз подумал, прежде чем обратиться за помощью именно к нему?
- Что вы имеете в виду? – не понял Алексей.
- А то, что Каринпин главный врач…
- Нашей третьей психиатрии, - закончил парень, - я знаю.
- Да, главный врач, главный врач. – Монотонно произнесла Наталья Владимировна. – Но эта психиатрия…
- Да, да, я слышал, что на слуху у людей. Будто бы там происходят необъяснимые и странные вещи, и что обходят эту клинику стороной даже местные от того ОМОН и стоит в охране этого учреждения. Вы меня, конечно, извините и при всём уважении, Наталья Владимировна, но все эти россказни ничто иное, как элементарная масса женских предрассудков.
Алексей замолчал, осознав что позволил себе несколько больше чем того требовала, по его мнению, не столь масштабная просьба. Он застыл, в ожидании гневных взоров или же ответа от начальства. Наталья Владимировна проглотив остатки кофе, сказала довольно таки просто.
- Нет, Алексей. В этом я помочь тебе не смогу.
- Не огорчайте меня, Наталья Владимировна, прошу вас. Мне более не к кому обратиться за помощью. Мы ведь учёные и обязаны быть отважными на пути к изучению и совершенствованию нашего дела. Это же ваши слова. Именно вы меня этому учили. – Взмолился Гробовицен.
- Спасибо, что случаешь. – Улыбнулась Санфонская. – Я не стану звонить Каринпину, и не проси.
- Ну, почему? Наталья Владимировна, милая. - Прибегнул Алексей к запрещённому в профессиональной этике приёму, что зовётся лестью. – Пожалуйста, пожалуйста!
- Нет, Алексей. – Отрезала заведующая.
- Что вас так испугало?
- Меня? – вдруг вскрикнула Санфонская, вздёрнув плечи. Уголки губ Алексея соорудили победоносную улыбку. Барьер был сломлен.
- Хорошо. – Не много помолчав, заламывая от волнения руки, произнесла Наталья Владимировна. – Жди здесь. – После этой, как показалось Алексею, несколько гневно брошенной фразы, заведующая терапевтическим отделением зашла в ординаторскую оставив настырного Гробофицена в полном одиночестве.
Наталья Владимировна Санфонская не стала открывать истинных причин Алексею своего нежелания связываться с главным врачом психиатрической клиники. Алексей Никонурович так и не узнал тех самых причин, но ввиду того, что автор дал обещание читателю быть с ним целиком и полностью откровенным, вынуждает меня раскрыть некоторые известные факты. Наталья Владимировна действительно была женщиной одинокой, вовсе не из-за скверной натуры или же она была дурна собой. Наталья Владимировна потеряла супруга при событиях, прямо скажем, странной авиакатастрофы четыре года назад, и состояла в статусе вдовы. И когда, казалось, загнанное пережитками горя, психологическое состояние Санфонской из последних сил цеплялось за адекватность мировосприятие, появился он - Михаил Евграфович Каринпин. Чьё имя звучало отчётливо и громко даже за границами нашего государства. Как и чем он выводил своих пациентов из глубочайших депрессий, и восстанавливал изломанную психику человека не известно никому. А сам он, само собой разумеющееся своих секретов не выдавал. Короче говоря, дабы не мучить моего дорого читателя долгими и абсолютно не нужными в этой истории подробностями, скажу, что душевное состояние Натальи Владимировны, после нескольких сеансов пришло в норму. А сам Михаил Евграфович после этого исчез так же внезапно, как и явился.
Загадка состояла лишь в том, от чего бывшая пациентка прославленного психотерапевта всячески и с большим упорством избегала встреч со своим спасителем. Этого не знает и сам автор сего рассказа.
Телефонный разговор длился долго. За прошедшее время Алексей успел выпить достаточно кофе, чтоб ему стало дурно. Однако уже через сорок минут суетливая возня в ординаторской, которую улавливал своим острым слухом Алексей, прекратилась и через секунду до него донеслось:
- Зайди!
Наталья Владимировна стояла у окна, повернувшись спиной к Алексею. Не дожидавшись вопроса, она произнесла:
- Он тебя ждёт. Можешь ехать.
- Наталья Владимировна, - еле слышно обратился Алексей.
- Не заставляй его ждать, Лёша. У тебя есть сутки.
Без лишних слов Алексей Никонурович отправился, как ему казалось, за жизненно важными ответами к просветлённому уму, совсем не ожидая, что сулит ему эта встреча. (Предложение сие было написано сугубо для розжига любопытства читателя и поддержки интриги в целом). Передвигаясь по указанному маршруту в такси, Алексей Никонурович был полностью поглощён размышлениями об этом визите, ни на секунду не отрываясь от своей записной книжки, где составлял перечень вопросов адресованных метру. Не обращал он внимания на городскую суету, которая всегда его так забавляла. Не заметил и прекрасный аромат смолы хвойных деревьев, по въезду в пригород R*, и даже слова шофёра об оплате, когда тот подъехал к высоким вратам психиатрической клиники, Алексей расслышал только с третьего раза.
- Да, да конечно. – Достал он впопыхах портмоне. Расплатившись с таксистом и проведя отъезжающую машину взглядом Алексей, наконец, обратил внимание на окружавшую его среду. Вокруг часовыми стояли высокие ели, издавая тот самый, слегка терпкий аромат, который невидимым туманом доплывал аж к окраинам R*. Грунтовая дорога (судя по всему единственная в этих краях) упиралась в массивные и грозные с виду металлические ворота, по бокам которых, действительно красовалась охрана из двух мужчин в бежевом камуфляже. Подойдя к ним и заметив некое напряжение, что в принципе свойственно людям их профессии, Алексей Никонурович сказал:
- Я к Михаилу Евграфочиву Каринпину. Мне назначено. – Секунду спустя добавил Алексей. Один из охранников тотчас же затрещал своей рацией, произнёс пару невнятных слов и позволил гостю пройти.
Очутившись на внутреннем дворе, Алексей был весьма приятно удивлён увиденным. Перед ним предстал, ухоженный и почему-то казалось пышущий здоровьем сквер, с клумбами, фонтаном и изящными лавочками, выкрашенными в голубоватый цвет. Справа, чуть поодаль фонтана, красовалась разноцветная альтанка, где сидела девушка в униформе медсестры, судорожно что-то записывая. Не спеша, продвигаясь в сторону одноэтажного здания, что и являлось, по сути, самой клиникой, внимание Алексея Никонуровича стали цеплять пациенты, гулявшие по скверу в сопровождении санитаров. Прежде, будучи ещё на студенческой практике Алексею приходилось наблюдать за душевнобольными. «Каждый врач, - постоянно твердил своим студентам куратор, - независимо от профилирующей направленности обязан быть знаком с любым из реестров личности». Но пациенты, которых в данный момент (в момент времени исправно и не торопливо шагающего строка за строкой рассказа) кардинально отличались от тех, с кем приходилось сталкиваться по долгу своей службы Гробовицену. Первоначальную оценку их поведению Алексей Никонурович давать не брался, не стал торопиться и с предсказаниями диагнозов, но автор считает обязательным описать ту картину, состоявшую из санитаров и больных, так поразившую нашего Алексея. А картина заключалась вот в чём. То, что каждый из пациентов был в крайней степени болен, стало бы тотчас же ясно посмотри на них любой профан. Но эти больные, несчастные люди, почему-то безостановочно ходили друг, за другом выписывая цифру восемь. И этот знак бесконечности находился в окружении цепко стоящих санитаров, но и это ещё не всё. Каждые три минуты (Алексей взглянул на часы) надзиратель с резиновой дубинкой ударял одного из идущих пациентов, что-то ему приговаривая, и вся эта процессия начинала двигаться в противоположную сторону. Алексея это очень удивило и откровенно говоря, напугало, но взгляда он не отвёл. Помимо этих несчастных, цветущий двор клиники заполоняли и другие пациенты, которым повезло куда больше. Практически каждого из них, (дабы не утаивать детали, следует отметить их физическую неспособность передвигаться самостоятельно) под руки выгуливал, если можно так выразиться, кто-либо из персонала клиники. Чем же заслужили, думал Алексей, люди одного направления заболеваний колоссально разного отношения к себе? Но, не успев Гробовицен уровнять каждую из своих безумных идей приходивших ему в голову, в упрощённую формулу профессионального чутья, как к нему подошёл низкорослый, седовласый, тучный человек с розовыми щеками и с одним единственным вопросом:
- Что вас так удивляет? – Алексей тут же обернулся и заметив рядом стоящего, мило улыбающегося старика, все его мысли, дикой стаей голубей в миг покинули площадь размышлений оставив парня наедине с самим собой. А привело это к тому, что Алексей Никонурович, с его весьма завидным словарным запасом смог выдавить из себя лишь:
- Люди…
- Какой замечательный ответ. – Произнёс мужчина, протирая круглые очки краем больничного халата. – Алексей Никонурович Гробовицен, я полагаю? – терапевт кивнул, - Михаил Евграфович Каринпин. – протянул главный врач Алексею руку. – Побеседуем?
- Михаил Евграфович, - начал Гробовицен, волнительно перекачиваясь с ноги на ногу, - я очень рад, наконец, с вами познакомиться. Вы не переживайте, много времени я у вас не займу.
- О, мой дорогой друг, - поднял Каринпин вверх руку, останавливая льющийся речевой поток Алексея, - я бы не стал об этом переживать. Время – это такая ничтожная условность что… К тому же у меня сегодня выходной. – улыбнулся старик. – Давайте пройдёмся. Какой сегодня замечательный день.
Здесь автор снова должен сделать небольшое отступление. Забегая не много вперёд, дабы погасить в зародыше разгорающееся пламя бессмысленного любопытства к персоне нашего героя в этой беседе. Дело в том, (в этом, кстати говоря, и заключается вся горечь рассказа) что беседой, встречу этих двух образованных людей назвать было сложно, потому, как в основном говорил только один и это, как вы понимаете не Алексей. Но, вот что говорил Михаил Евграфович, зачем и как, всё это повлияло на дальнейшие события, которые автор обязуется изложить с исключительной добросовестностью.
- Михаил Евграфович, Наталья Владимировна… - начал было Алексей.
- Да, да, мой друг, - прервал его Каринпин, - мне ведомо, зачем вы здесь, и за тему вашего, якобы исследования мне так же известно.
- Якобы? – обидчивым тоном переспросил Алексей.
- Простите, дорогой друг, не хотел вас обидеть, но, откровенно говоря, мне мало верится в истинность вашего желания в изучении динамики иммунитета у моих подопечных. Иначе я бы вас не пригласил.
Алексей Никонурович запутался окончательно. «А зачем же тогда он меня пригласил?» - промелькнуло у него в голове. Тем временем главный врач продолжал:
- Не спешите, мой друг, создавать опрометчивых выводов.
- Я просто действительно хотел…
- Материалы по вашей теме, я так или иначе конечно же вам предоставлю. Я ведь дал слово Санфонской. И не смейте волноваться по этому поводу. Разузнав не много о вас, смею предположить, что медицина является для вас лишь средством получить желаемые ответы, которые столько лет мучают ваше сознание. Я прав?
- Как вы… - вздёрнул брови Алексей.
- По-другому, вас бы тут не было, мой дорогой друг. Но я не хочу торопить события, у меня же сегодня выходной. Давайте, наверное, - начал Михаил Евграфович обрывая неловкую паузу, - пройдёмся по вашим вопросам, что вы, голову даю на отсечение, наверняка приготовили. – Улыбнулся Каринпин.
- А что это они… - направил Алексей руку в сторону тех несчастных описывающих восьмёрку.
- Ах, это. – Ухмыльнулся Михаил Евграфович. – Вы удивлены, мой друг. Прошу вас, бросьте, бросьте.
-Что? – не понял Алексей.
- Выдумывать нелепицы. Это всего лишь не большой эксперимент, естественно с согласия самих участвующих. Зерно его раскрыть пока не могу, сами понимаете, он ещё не окончен.
- А скажите, Михаил Евграфович, - набравшись смелости, выдал Алексей, - верно ли утверждение, что пациенты с психическими отклонениями способны нарочно, то есть сознательно подрывать собственную иммунную систему ради укорачивания…
- А вы бы желали себе такой жизни? – искоса поглядев на Гробовицена, спросил Михаил Евграфович. Алексей лишь учтиво улыбнулся. – Вот видите, - продолжил Каринпин. – Однако не могу утверждать, что сознательно, и что на это готовы пойти все, но сущность человека такова. Она имеет свойства отрицать любые проявления жизни несчастливой.
- Но я всегда думал, что люди сумасшедшие…
- О нет, нет, нет мой дорогой друг, вы заблуждаетесь. Здесь, в социально принятом понимании этого термина, сумасшедших нет. Есть уставшие, озлобленные, униженные, измождённые, и те кто сбился со своего пути просветления, но сумасшедших нет. – Каринпин замолчал, дав тем самым несколько минут для переваривания услышанного Алексеем Никонуровичем. Но как выяснилось позже, эти несколько минут были напрасными, потому как выявить истину из того лабиринта куда по неосторожности забрёл молодой терапевт, пока казалось невозможным.
- Себе такой жизни? – уцепился Алексей за конец клубка. – Но разве смерть в таком случае…
- Смерть? – засмеялся Каринпин звонким, юношеским смехом. – Смерть, мой друг, аспект очень влиятельный, и вы будете в корне не правы, утверждая, что она решает хоть какие-то проблемы. Смерть – окончание жизнедеятельности организма? Допустим. А рождение её начало? Сомнительно, ведь что было до, и что станет после не ведомо никому, не правда ли? – Алексей соорудил на своём лице улыбку, - и потом, разве на интуитивном уровне желают себе скорой кончины лишь люди, как вы сказали, сумасшедшие? Проблема в том, мой дорогой, Алексей Никонурович, что ни один учёный муж, родом из нашей науки, не в состоянии определить психологические отклонения другого человека.
- Нет уж, погодите, Михаил Евграфович, - беседа набирала обороты, - Это как же? Сколько трудов было преодолено ради выявления и лечения людей с ярко-выраженной психосимптоматикой. Вы же сами говорите – человечество целую науку создало по изучению душевного состояния нашего вида. А теперь утверждаете, что это невозможно.
- Алексей Никонурович, взгляните вот на него. – Михаил Евграфович указал на пациента, без движений стоявшего подле молодого ясеня пристально взирая на небо. – Фёдор Варламов. Маниакально-депрессивный синдром. Год на серьёзных психотропных препаратах. За его плечами тройное жесточайшее убийство. Я насилу вырвал, как тогда все кричали, его никчёмную душонку, из рук общественности во избежание самосуда. Ему хотели дать пожизненный срок.
- Но ведь он же убийца, Михаил Евграфович! – Возмутился Алексей. – Вы конечно же меня простите, но не там ли ему место?
- О-о-о, я вас понял, мой друг. В вас ещё слишком много заурядности. Вот что с вами сделали призраки ложной морали. Между делом говоря, Алексей Никонурович, позвольте дать вам совет. Учёный, любой сферы деятельности, просто обязан оградить и не воспринимать мнение мира, потому как оно всегда, я подчёркиваю, всегда ошибочно. И как вы можете осуждать этого человека, не задумавшись о том, что Фёдор всё сделал верно?
Наступила не большая пауза, во время которой лояльные чувства Алексея стали вытеснять непонимание и гнев. Ответом на эти вопросы, одаривать Михаила Евграфовича он не стал. Метр же явно заметивший негодующие изменения мимики нашего героя продолжил.
- Я имею в виду, мой дорогой друг, что ни вы, ни я, да и никто другой не смеет утверждать о неправильности действий этого убивца. Потому как несмотря даже на моё лечение, Фёдор до сих пор уверен в естественности и верности своего поступка. Понимаете о чём я?
- Иначе говоря, если ты считаешь совершенно приемлемым факт убийства или насилия над другим живым существом, то это есть нормально? – процедил Алексей сквозь зубы.
- Нет, нет конечно же нет, мой дорогой друг, - засмеялся Каринпин. – Я просто хотел подвести вас к той мысли, что это капля в море. В кровавом, жестоком, кишащим развратом и ужасом море.
- Ага, - вдруг понял Алексей, - вы ставите себе целью выловить и изучить всю эту чернь, дабы очистить это самое море.
- Нет. – Просто сказал Каринпин. – Уничтожить их там, где плавают. Не пугайтесь. – Тронул Михаил Евграфович Алексея за плечо, узрев удивление на лице терапевта. – Я хочу сказать, что никому из нас не под силу отфильтровать тот мир, в котором мы живём. А все сумасшедшие, как вы позволили их назвать, не уместятся во всех моих палатах. Поэтому для меня клиника есть не только это – находящееся здесь, но и за этими прекрасными воротами. И ещё, мой дорогой друг, позвольте дать вам очередной совет, уж больно вы мне симпатичны.
- Да, да, конечно. – Ответил заинтересованный и обмякший Алексей.
- Опасайтесь всех и каждого, кто обитает в палате номер ноль. Они куда опаснее нашего Фёдора.
- Извините, палата номер ноль это…
- Всё то, что находится за пределами нашей клиники. – Закончил Каринпин.
- Масштабный вы человек, Михаил Евграфович.
- Да. – Сказал главный врач. – И потом, Алексей Никонурович, понятие счастья, чем так вольны гордится пациенты нулевой палаты, уж очень шатко. Для кого-то это есть элементарный и затхлый бытовизм, а кому для его обретения достаточно и двух петель из прочной верёвки.
- Простите, двух петель? Не понял метафоры. – Переспросил Гробовицен.
- Да без метафоры, мой друг. Подводя итог нашей не большой беседы, позвольте сделать вам комплимент. – Улыбка Алексея начала показывать зубы. – Вы очень перспективный молодой человек, и мне кажется, что вы выбрали совсем не тот факультет. – Они взглянули друг на друга, не вербально поблагодарив за весьма приятное и познавательное времяпровождения, после чего Михаил Евграфович произнёс:
- Ну, пройдёмте, мой дорогой друг, я предоставлю вам все интересующие материалы по вашей работе.
Попрощавшись у ворот, Алексей в приподнятом настроении и в прекрасном расположении духа, отправился обратно в своё родное терапевтическое отделение отчитаться о своей не большой командировке. Рой мыслей и невероятная буря эмоций словно бурлили внутри молодого парня. Будучи в такси он уже делал наброски на выбранную им тему и мнил себя, пусть и несколько по-мальчишески, доктором наук. Его охватывало непреодолимая гордость за себя и науку в целом. Подъехав к третьей городской больнице, и в спешке бросив оплату за услугу на переднее сидение автомобиля, он выскочил и бросился по ступенькам наверх в отделение терапии, где и ждала (не только Алексея Никонуровича, но и моего многоуважаемого читателя) та заключительная сцена повергшая в шок на долгие годы целый город R*. Отворив дверь уже родного ему отделения, Алексея поразила не суматоха как всегда царящая там, это дело очень даже привычное, а сама атмосфера. Атмосфера серости, растерянности всех трудящихся включая плачущую Тамару Митрофановну, уборщицу этого этажа. На вопрос Алексея : «Что же здесь произошло?» Тамара Митрофановна лишь увеличила звук своих рыданий. Суета была действительно тревожная и зловещая. В один миг, позабыв о своих успехах, врач-терапевт второй квалификационной категории Алексей Никонурович Гробовицен кинулся в ординаторскую.
- Что здесь происходит?! – Чуть ли не с криком ворвался он на место отдыха дипломированных специалистов. В комнате с большим диваном, тремя угловатыми столами и не большой импровизированной кухней было на удивление очень много народу. От санитаров и до главного врача, все кто находился там, бросили на Алексея взгляд скорби и утраты. На том самом огромном диване обтянутом лакированной кожей, лежало умиротворённое и бездыханное тело Натальи Владимировны Санфонской.
- Её нет больше с нами, Алексей Никонурович. - произнёс главный врач больницы, коим являлся Виктор Валентинович Строганов. – Асфиксия. – Добавил он.
- А что произошло? – застыл в изумлении Алексей, не веря своим глазам.
- Повесилась она. – сказала рядом стоящая медсестра, тихонько всхлипывая.
- Как повесилась? – всё ещё не осознавая происходящего, спросил Гробовицен.
- На той вон верёвке. – Продолжала вести диалог медсестра. – Верёвка длинная оказалась, так она… Так она… Две… Петли связала и пов… - молоденькая медсестричка лет двадцати не нашла в себе сил договорить и в истерике выбежала прочь.
- На двух петлях? – как бы про себя, но всё же вслух переспросил Алексей.
- Тело в морг. – Грозным тоном приказал Строганов. – Алексей Никонурович, а вы зайдите ко мне. Нам есть, что с вами обсудить.
Причины самоубийства Натальи Владимировны Санфонской не были определены, лишь последствия сего. Алексей же Гробовицен не нашёл в себе смелости и сил рассказать вышестоящему начальству или же представителям закона, которые в один миг открыли дело, так как посмертная записка не была обнаружена, о своём разговоре с Санфонской. Да и подчас себе старался не признаваться, какую всё-таки роль во всей этой смутной истории сыграл он сам. В итоге, дело о гибели Натальи Владимировны было закрыто по факту самоубийства. Алексей Никонурович после этого инцидента уехал из города, чьё прекраснейшее имя так поблекло на фоне тех загадочных событий. А о Михаиле Евграфовиче Каринпине с тех самых пор более никто и никогда не слыхивал. Но до конца своих дней (а жизнь Алексея Никонуровича обещала был долгой) врач Гробовицен будет помнить тот злосчастный совет о палате под номером ноль.


СА